Из книги «Легче легкого». Вступительное слово Марины Гарбер
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2022
Ирина Ермакова – поэт, переводчик. Автор восьми книг стихов. Публикации в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Интерпоэзия», «Дружба народов», «Арион», «Знамя» и др. Живет в Москве.
Поэзию Ирины Ермаковой хочется назвать поэзией непредвиденного, столь внезапны и убедительны ее находки – звука в беззвучии, движения в неподвижности, пластичной кинетики запечатленного момента, динамики неосязаемого… Так – незаметно для глаза – «душа растет в почти ненужном теле», так «медленный колокол ходит в груди», так – подлинно и честно – воссоздаются «детали подробностей неуловимых». Осязаем звук и его длительное эхо, осязаемы дыхательные паузы намеренно пропущенных тире, осязаем дух – «легче легкого». Неслучайно именно так названа новая книга стихотворений Ирины Ермаковой: «Легче легкого»[1]. И чем прозрачнее вещественное в этих стихотворениях, тем явственней духовное. Будто поэт, обращенный к длящемуся прошлому и – почти одновременно – к моментальному настоящему, то заклинает, то приказывает памяти: «стой солнце стой! гори гори». И тогда пространство и время – со всем заключенным в них живым-неживым скарбом – послушно покоряются призыву.
Марина Гарбер
* * *
Незрелый август отрывает плод.
И плод, щеками толстыми сверкая,
невидимое время рассекая,
без тормозов по воздуху плывет.
В нем тикает неслышимый завод.
На нем прозрачно кожура тугая
пульсирует, а жизнь кругом такая,
что только зацепи, и всё взорвет.
А плод глядит в себя, не замечая,
как на земле трепещет каждый лист,
рассеянно холодный свет вращая,
поет себе, зеленый аутист.
Душа растет в почти ненужном теле.
Так происходит жизнь на самом деле.
* * *
ловец ненаглядный сидит над водой
на склоне на лоне на фоне погоды
моллюском оброс бородой лебедой
а годы проходят всё лучшие годы
а медленный колокол ходит в груди
сминает ли ребра гудит ли по ком-то
да так что ни дрогнуть ни глаз отвести
от вечно другой полосы горизонта
забытая снасть растворилась в траве
светила текут проливаются грозы
и гнезда свивая в его голове
трепещут идеи пустоты стрекозы
мерцает улов неотвязно паря
о солнечный лотос! о лица любимых!
детали подробностей неуловимых
скользящие мимо
нездешний за ворот бежит холодок
плывут пароходы летят самолеты
салют тебе ловчий лохматый цветок
волшебный итог невозможной свободы
СНЕГИРЬ
когда хоронили маму сверкал мороз
и солнце ломалось в автобусном стекле
смерзлись комья Земли не было слез
а воздух был одной ледяной глыбой
в маленьком украинском городке
покачиваясь текли как приток Днепра
медленно не расплескивая тишины
у края ямы горел фонарь снегиря
и снег скрипел и скрипел под ногами
мама мороз и солнце река людей
помянув оттаяв вышли в ночь провожать
(память гудела как звезды над головой
как трансформаторная будка на углу
как сумасшедший шмель над цветущей травой)
вспоминали далекое голод войну
а потом смешное родное и отец
распахнув пальто смеялся со всеми
и невозможно сказать ему запахнись
на углу обнялись
рассчитались на мертвый живой
(жизнь уходила в распахнутом пьяном пальто)
до свиданья вспыхнуло как снегирь у входа
все говорили на русском это было до
накануне четырнадцатого года
* * *
прогибает волны ветер взлетный
может и не ветер дело к ночи
может это дух такой свободный
бесится и правит как захочет
дразнит пальму и она раскрыла
раскатала грузные ветрила
рвется-машет ворох перьев черных
лампочки в гирляндах рассеченных
вспышек перевернутые лица
море злится
в нем кипят чернила
сколько ни ломай за веткой ветку
сколько ни дрожи огнями в кроне
как ни отрывайся – вяжут корни
это можно только человеку
ночью
моря буйного на фоне
человек всё легче с каждой датой
всё прозрачнее с минутой каждой
он глядится в беглый блеск мазута
золотого на волне горбатой
думает волнуясь: вот минута
или не минута но однажды
станешь духом и взлетишь отсюда
* * *
ветер несет собою
лета шуршащий лом
праздничною толпою
в воздухе золотом
перемещает лица
легкая благодать
прежде чем заземлиться
хочется полетать
крутит восьмерку в танце
броская лепота
храбрые оторванцы
высохшего куста
вьются летучкой беглой
в крайнем луче горя
реют летягой-белкой
огненной октября
поздняя карнавальность
солнечного литья
легкость твоя летальность
ветреная твоя
пущенная на ветер
в желтую дрожь вразлет
мертвые листья ветер
над головой несет
* * *
не мова
не суржик
не язык
что-то другое
что живет собственной жизнью
само по себе живет
внутри головы
и говорит говорит само с собой
думает: никто не слышит
думает: кругом так шумно
все говорят в свои телефоны
все
говорят говорят
как говорят остап с андрием
с двух сторон родимой ямы
с выжженной по краю травой
как ты мог брат? – молчит остап
а ты? – молчит андрий
ты чего совсем? – молчит остап
а ты? – молчит андрий
яма ширится
сонце низенько
вечiр близенько
в голове смеркается
в голове осыпается чернозем
шуршит шуршит
алло?
из пространства немого
гудки помехи гудки
абонент недоступен
нет
не язык
не суржик
не мова
МАЙ
стоишь на одном из семи холмов
на юг смотришь на юг
взгляд несется горячим псом
тысяча верст не крюк
домой несется распахнута пасть
вывалился язык
язык знает он доведет
пес летит напрямик
родные подробности сколько раз
листал их туда-сюда
куст помашет пропляшет мост
сияет в реке вода
сбегаются домики сколько лет
верстаешь эти столбы
огонь!
дорога встает на дыбы
огонь!
закипает свет
и растерянный мир накрывает пар
пес мчится на всех парах
парит бумерангом кривой слезой
сорвавшейся впопыхах
чадит одуванчик искрит сирень
трещат берега реки
огонь стеной кругом ничком
паленые мотыльки
стоишь разодранный напополам
на две свои родины две любви
на дом и дом на тут и там
май горит
и река шипит
и пес прижался к ногам
КЕРЧЬ
маме
А южнее
зима уже прошла
дождь перестал, миновал
время
настало в стране нашей
Помнишь дом с камышовой крышей
на беленой стене
граффити
иероглиф «И»
и египетский бог Тот
с головой сокола
Около
яблони
муравей-мотороллер
с кузовом битого кирпича
яблоня обло цветет
томная плавная
(после-после –
облетит и выгнется
и, как лошадь, вся в яблоках
задрожит, красными
копытами в землю стуча)
Жизнь горяча
стрелы ее огненные
особенно в марте
Пустота двора оплавлена
солнцем
и блестит, плавая
над грядками на спине
Солнце
сильнее смерти
главное, как всегда, скрыто
мелочь травная
больно звенит: ко мне, ко мне
Не
промахнись душа-Суламита
возвращаясь сюда во сне
* * *
Вечер падает и накрывает
городок над великой рекой,
заряжает прохладный покой,
так, накинув платок, усмиряют
клетку с птицею дорогой.
Тянет жареной рыбою, ленью,
сытой тишью, намокшей травой,
не остывшим еще вареньем,
поздним пеньем, покуда тени
уплотняются на мостовой.
Тьма течет вдоль беленых заборов,
вдоль глядящих в упор садов,
вдоль тяжелых ворот, затворов,
затухающих разговоров,
пересохших на солнце годов.
В ней купается дурочка-память
птахой гоголем с хохолком,
всё бы ей возвращаться и плавать,
кувыркаться и крякать, и править,
облетая родительский дом.
Ночь внезапна, прозрачно черна,
что ни гоголь, то галя-луна.
Мечет бликов подводные стаи,
виринає, лунає, гукає,
память помнит свои имена.
Прихотливые правки невольны –
росчерк перышка, лапка, глазок,
не обиды, не беды, не войны,
только мягкие детские волны
в белый-белый днепровский песок.
* * *
день прогорел почти остыло что так рябило горячо
и только дневное светило еще цепляется еще
за шпиль за крышу но правее скользит сквозь мокрый блеск ракит
от напряженья багровея на голом воздухе висит
о солнечная неизбежность исчезновенья за чертой
пока небрежность и поспешность не закатали с головой
возможно всё мой свет пока горит холодная река
и каждый отблеск жжет как жалость и медлит шар с огнем внутри
секунда красная осталась: стой солнце стой! гори гори
[1] Ирина Ермакова. Легче легкого. Книга стихов. – М.: Воймега: Ростов-на-Дону: Prosodia, 2021. (Серия «Действующие лица»)